Мой дедушка, Скиба Василий Свиридович, пропал безвести в феврале 1944 года. По рассказам бабушки (его жены- Скиба Ульяны Петровны) дедушка был партизаном в Краснодарском крае. Был ранен. После госпиталя направлен в Армавирский военно-пересыльный пункт. А в декабре 1943г.  от него пришло последнее письмо.Мой папа и дядя (т.е. сыновья дедушки)  после войны, будучи взрослыми людьми, пытались найти своего отца, но безрезультатно. Письма его с войны не сохранились. На данный момент все его дети уже умерли, но я надеюсь на удачу и не теряю надежды найти дедушку.Недавно я нашла справку, выданную в июне 1943г. Тимашевским РВК о командировании трех раненных красноармейцев в Армавирский ВПП: Дубовик Андрея Федоровича 1905 г.р., Труфанова Афанасия Ивановича 1914 г.р. и Скиба Василия Сергеевича  1906 г.р. Всё совпадает, кроме отчества. Возможно произошла ошибка: Вместо Свиридовича написали Сергеевич? Как это узнать? Если ошибка подтвердится, то как узнать дальнейшую судьбу моего дедушки? В Армавирском ВПП должна быть информация куда далее проследовал дедушка и хотя бы примерное место боёв его части в декабре 1943года. Знать хотя бы примерное место где он погиб или пропал.  Я пыталась определить дальнейшую судьбу Дубовик А.Ф. и Труфанова А.И., но один из них так же пропал безвести, другой погиб при неумелом обращении с оружием. Уважаемые Поисковики!!! Возможно Вы сможете помочь мне в поисках моего дедушки. Буду рада любой информации и подсказке по поводу поиска.Уважаемые читатели !!! Не останьтесь равнодушными, и если Вам приходилось сталкиваться с такой ситуацией, подскажите, как мне дальше действовать. 

Ищу родственников моего 3-юродного дедушки Василия Михайловича Кузнецова. Его родители Кузнецовы Мария Марковна (Кравченко) и Михаил приехали из станицы Славянской (ныне Славянск-на-Кубани Краснодарского края) в Грозный. Предположительно там у них родился ок. 1921 года сын Василий. Еще у них были младшие дочери Надежда и Валентина. Кузнецовы писали в ст. Славянскую письма моей прабабушке Вере Ивановне Кравченко, писали и до войны, и после, но в 60-х годах связь оборвалась. Василий был призван в 1943 году Орджоникидзевским РВК (Чечено-Ингушская АССР, г. Грозный, Орджоникидзевский р-н). На 14.06.1945 год он числился сержантом в воинской части п/п 6682, но выбыл в ЭГ 5029 (Баку). По рассказам, он вернулся домой, но умер от ран и не оставил потомков. Большего пока что поиск по нему не дает. Были дети у Надежды Михайловны (Вячеслав, ок. 1957 г. р. и более младший Михаил), однако ее замужняя фамилия мне неизвестна. Рассчитываю на то, что этот текст все-таки увидит кто-то из потомков и откликнется.

Мой дед - Бабкин Иван Васильевич, родился в Сибири. Возможно в Кемерово или Барнауле. По рассказам моей мамы - его дочери Татьяны, у дедушки было две сестры - одна жила в Барнауле, другая - в Кемерово. Из родного края, в 1943 году дед пошел воевать в возрасте 17 лет. После войны - жил и работал во Владимире. Там дед познакомился с моей бабушкой - Прохоровой Марией Павловной и у них родились двое детей. Сын - Юрий, дочь - Татьяна. Мама рассказывала, что сестра деда  - Маруся из Кемерово даже презжала к нам во Владимир, когда моя мама была еще маленькой. Больше никакой информации о родственниках и дальнейшей их жизни у нас нет. Просим помочь в поиске.

Симонов К. М. История о молодой девушке - Паше- -- Разные дни войны. Она была дочерью богатого куркуля, раскулаченного здесь в тридцатом году. Она тоже ездила с семьей куда-то в ссылку, потом вернулась. Круг ее знакомых тоже был из бывших ссыльных, убежавших оттуда или вернувшихся, Ее любовник Костю ков - я запомнил эту фамилию, - по ее словам, бежал из ссылки еще до войны и не только пробрался в армию, но и в "школу командиров". Он пришел в Геническ вместе с немцами из Николаева. И именно через него она и стала шпионкой. Ее не расстреляли, потому что была надежда, что через нее удастся выловить этого Костюкова. Она тут же дала понять, что для спасения своей жизни готова продать своего любовника. И вдруг, когда кончился этот допрос, в блиндаж, где он происходил, вошла Паша Анощенко. Они встретились глазами, эти две женщины, и Паша, повернувшись к Николаеву и дернув его за рукав - она не имела никакого представления о чинах, званиях и тому подобном, - сказала: - Товарищ начальник, когда же поедем? Машина готова, ждет. Только я с вами на самые передовые. Чтобы вы меня теперь не оставляли. А, товарищ начальник? Я вышел из блиндажа вслед за Пашей. - Товарищ начальник, - сказала она, теперь дергая за рукав меня так же, как до этого дергала Николаева. - Что вы на нее глядите? Я бы убила ее, и все. Ведь вы не отпустите ее, нет? - Не отпустим, - сказал я. Через четверть часа мы двинулись на передовую в полуторке, за рулем которой сидела Паша... * * * Здесь, где я в последний раз упоминаю в дневнике о Паше, которая возила нас с Николаевым по Арабатской Стрелке, меня радует возможность рассказать о ее дальнейшей судьбе. В "Красной звезде" был напечатан не только снимок Паши Анощенко, но и мой очерк о ней "Девушка с соляного промысла". Как потом выяснилось, и то и другое тогда, в сорок первом году, могло ей дорого обойтись. Облик этой дерзкой и самоотверженной "шоферки" врезался мне в память на долгие годы. Через пятнадцать лет после тех событий в Крыму, о которых идет речь в дневнике, я написал маленькую повесть "Пантелеев", в которой были и Арабатская Стрелка, и погибшая рота, и не успевшая переобмундироватъся девушка в выцветшем платье и косынке, возившая под огнем минометы, прицепив их к своей пробитой осколками полуторке. Именно эта повесть еще через десять лет помогла мне разыскать Пашу Анощенко. Однажды я нашел у себя на столе письмо, пришедшее из Керчи. В обратном адресе была указана незнакомая фамилия, но с первых же строк письма стало ясно, что в нем идет речь о хорошо знакомых мне событиях. Вот это письмо с некоторыми сокращениями: "Обращаюсь к Вам с просьбой. Дело касается одной статьи, напечатанной в журнале "Москва" под заголовком "Рассказ Пантелеева". В этом рассказе Вы описали то, что происходило в Крыму, на Арабатской Стрелке, под Геническом. В рассказе упоминается о девушке-шофере, которая подвозила боеприпасы к передовой. Когда я прочитала этот рассказ, я узнала в девушке-шофере себя. Это было в конце сентября 1941 года. Я была вольнонаемная - меня брали на укрепление обороны с машиной. Я водила снаряды на передовую линию из дер. Ген. Горка, где находился штаб, через пионерский лагерь к Геническу. По машине немцы вели обстрел. В машине находились пять бойцов, снаряды, был прицеплен полевой миномет. Осколком снаряда ударило в капот по брызговику, капот отлетел, к счастью, мотор не задело, верх кузова машины был прострелен пулями. Мотор заглох. Бойцы ушли в окоп, а я в это время продула трубку, подающую горючее, завела мотор, собрала бойцов, и мы поехали дальше. Снаряды мы разгрузили на передовой у домика, стоявшего в стороне от пионерлагеря. Обстрел продолжался, было прямое попадание в дом, и это спасло машину и снаряды... Эти события потом были описаны в газете под заголовком "Девушка с соляного промысла", помнится, за 2 октября 1941 года. Прошло много лет. Дни войны стали забываться, и вот однажды одна учительница, которой я раньше рассказывала о днях, проведенных на обороне Геническа, принесла мне журнал с описанием этих событий. Читали рассказ всей семьей, затем я отослала его в Ленинград сыну (он там учился), а он отдал его кому-то почитать, так и затерялся. Больше у меня ничего не осталось, что бы напоминало мне о прожитых годах войны... Очень хотелось бы иметь хоть одну газету военных лет с описанием этого эпизода моей жизни. Но где хранятся такие газеты, я не знаю. Может, Вы сможете в этом мне помочь? До свидания, с уважением к Вам Колупова Прасковья Ник. Фамилия до замужества Анощенко П. П. В газете моя фамилия указывалась правильно, а в журнале нет, там было написано Горобец, правильно Анощенко". Я написал Прасковье Николаевне и вскоре получил ответ: "...Вы просите рассказать Вам о том, как сложилась моя жизнь-судьба после сентября 1941 года. Я вам опишу. 2 ноября 1941 года по приказу командования временно отступить мы начали отступать через пролив в Тамань. Я в это время работала на санитарной машине. И я с ранеными переправилась в Тамань. В Тамани меня вызвал полковник Ульянов и сказал, что наш полк расформировывается и что я с бойцами направляюсь в Краснодарский край, ст. Роговская, в медсанбат 217, Там я встретилась со своим мужем Беспяткиным Георгием Ефимовичем, в то время он был лейтенантом. Замуж я вышла еще до войны, но паспорт заменить не успела, так я и осталась на своей фамилии. Жить нам пришлось недолго, 22 марта нашу 156-ю дивизию направили на поддержку керченского десанта. 9 мая начали отступать. Я возила раненых на сан. машине с д. Михайловки в крепость г. Керчи, а 14 мая мне сказал старш. лейтенант, что мой муж Беспяткин Г. Е. погиб в боях за Керчь. После отступления с Керчи нас направили опять на фронт под Ростов. Под Ростовом около реки Маныч мы попали в окружение. Мы разбились на маленькие группы по приказу командира и начали ночами выходить из окружения. А днем я переодевалась в гражданскую одежду и добывала продукты для нашей группы. Шли мы Сальскими степями. Когда пробираться стало труднее, мне сказали, что мне, как будущей матери, лучше пробираться одной. И я пошла одна. Идти было очень трудно, шла г, основном ночами, выбирала проселочные дороги, ровно месяц и десять дней. На сольпром, где жила раньше, я не пошла, так как мне сказали, что меня разыскивают и что у начальника полиции лежит вырезка - фотография и статья из газеты обо мне - на столе под стеклом и он все время узнавал, не вернулась ли я. Итак, мне пришлось жить на другом сольпроме, вблизи Керчи. Но и здесь стало известно, что я служила в армии. Местный полицай допрашивал меня, с какой целью я вернулась сюда, и бил. В этот период у меня родился сын. Я назвала его в честь погибшего мужа Георгием. Жена полицая заступилась за меня, сжалилась, как женщина, что у меня маленький ребенок. Но все же полицай сказал одному немецкому офицеру, что я русский солдат и что муж был командиром. Офицер этот пришел к нам домой, бил и сказал, что меня расстреляют. Пригрозил, что если я уйду, то расстреляют всех родственников, а сам поехал за гестаповцами. К счастью для меня, он не доехал, по дороге погиб. А я забрала ребенка и уехала в Исламетрский район, где жила до освобождения Керчи. В этих местах были люди, эвакуированные с сольпрома, они знали обо мне все, но меня никто не выдал, а когда находили листовки, приносили мне читать. Когда освободили Крым, меня сразу же райзо направило на работу в Марфовку шофером. Там я работала до 1947 года. В Марфовке я познакомилась с Колуповым Василием Ивановичем. Он был инвалидом второй группы, во время войны был в Ленинграде, пережил блокаду. Он жил один с двумя ребятишками. И я решила выйти замуж и воспитать своего сына и этих двух ребятишек. Всей семьей мы выехали на Арабатскую Стрелку, где я опять работала шофером". В конце письма Прасковья Николаевна коротко написала о своей жизни, что работает в колхозе "Рассвет", но свою старую шоферскую специальность оставила. Трое старших сыновей в их семье теперь уже сами взрослые, женатые люди. Один работает начальником связи, другой - горным мастером, третий шофером. А четверо младших - три дочки и сын - еще учатся, самый младший, Василек, - всего-навсего в первом классе. Я достал из архива старый номер "Красной звезды" с моим очерком и с фотографией Паши Анощенко. В очерке были строчки о нашей тогдашней тревоге за ее судьбу: "...Еще издали были слышны частые разрывы мин. Как-то невольно думалось о Паше. Хотелось опять увидеть ее белый платочек и васильковое платье, услышать ее торопливую скороговорку. И в то же время боялись за нее, боялись, потому что война и слишком часто встречаешься для того, чтобы больше не увидеться..." Опасения такого рода мучительно часто оправдывались на войне. Могли оправдаться и на этот раз - и там, на Арабатской Стрелке, и потом под Керчью, под Ростовом, в окружении, в оккупации... И все-таки не оправдались. Хотя для того, чтобы узнать об этом, понадобилось много лет. * * * Возвращаюсь к тому, на чем прервал себя. ...На этот раз с нами на полуторке поехал Савинов. Сначала мы побывали у артиллеристов, потом поехали дальше, где два дня назад увидели первых наших убитых. Теперь там сидела морская пехота. Моряки тщательно окапывались. Так же основательно окапывались и пехотинцы, стоявшие сзади них и непосредственно прикрывавшие батарею. Батарея была морская, и командир роты моряков попросил Николаева, нельзя ли сделать так, чтобы всех их, моряков, соединить вместе, чтобы они сами прикрывали свою батарею. Такую же просьбу высказывал раньше и командир батареи, когда мы через нее проезжали. Там, на батарее, Николаев согласился, а здесь, к моему удивлению, вдруг сказал: - Нет, нет. Здесь стоять будете. Здесь и окапывайтесь. Мы немножко побыли у моряков. Было сравнительно тихо, немцы вели редкий беспокоящий минометный огонь; каждые пять-шесть минут по одной мине. От моряков мы возвращались уже в сумерки. Я обратился к Николаеву: - Товарищ корпусной комиссар, ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос. - Да. - Почему вы командиру морской батареи сказали, что переведете к нему моряков, а морякам сказали, что оставите их на месте? Николаев усмехнулся. - Почему, почему? Конечно, переведем! Пехоту перебросим вперед, а их назад, к батарее. А им не сказал. Если сказать, что перебросим их назад, они для других не будут заканчивать свои окопы. А так они всю ночь будут трудиться, копать. Устроят все для себя по-хорошему, а потом утром мы их перебросим. Погорюют, что, по их мнению, зря потрудились, но окопы уже будут в полный профиль. Вот так! - Он рассмеялся. На обратном пути я снял батарею, эти снимки потом появились в газете. На берег лимана мы приехали совсем поздно. Была совершенно черная южная ночь. Мы немножко проплутали, ища причал, где стояла моторка. Во время этих поисков Савинов что-то беспрерывно говорил Николаеву. Николаев молчал, он был недоволен. Дело в том, что, как он и ожидал, Савинов без него не ездил никуда дальше командного пункта Ульянова, хотя и говорил ему, что все осмотрел. Как только мы пошли вперед от командного пункта полка, ему сразу же стало ясно, что Савинов нигде впереди не был.

Я ищу отца своего деда, Лифанов Максим Андреевич уроженец д.Крупшево (крупощ(ш)ево и.т.д.)Калининского р-на(Тверской уезд),Каблуковское с/с(Каблуковской волости) ушёл на войну вместе со своим сыном (Лифанов Михаил Максимович 1922г.р) На ОБД мемориал указано пропал безвести сентябрь 1941,выбытие февраль 1942 , но думаю указана ошибочно дата рождения 1905, это неверно должна быть дата 1895 ,а так всё сходиться и жена указана верно Лифанова Мария Ивановна(1901г.р).Незнаем куда он был призван,какой полк. Его братья: Лифанов Пётр Андреевич 1911- погиб в плену шталаг,Лифанов Василий Андреевич 1901- пропал безвести 1942г. и Лифанов Иван Андреевич 1908 был в плену,вернулся! Многие из д.Крупшево не вернулись с войны,пропали безвести 1941-1942. Поговаривали,что кто-то попал в полк Власова. Мария Ивановна рассказывала только про одно письмо,вроде как со Смоленска,писал "Маня,так страшно и жутко земля с небом сошлись ничего невидно"! и всё больше информации нет. Из остальных родственников больше никто ничего незнает.На данный момент ещё живы его два сына Борис Максимович(1927г.р) и Николай Максимович(1939г.р).Хотелось бы успеть их порадовать весточкой об отце! В деревне Крупшево было очень много из семьи Лифановых,Фадеевых ,все были родственники.На сайте Бессмертный полк я опубликовала историю своего деда Лифанов Михаил Максимович. Ещё мой прадед был участником Первой мировой  войны (1914-1918), на сайте " памяти героев великой войны 1914-1918" указана информация о нём. Только там фамилия написана через букву "е". 148 -й  пехотный  Каспийский полк,рядовой, ранен контужен (1917г.) под Кирли-Бабы,Австрийский фронт --теперь это современная Румыния.Когда пришло известие о войне,глупые ещё мальчишки бежали и кричали "война,война"!!!Они наверное думали что это игра, а мой прадедушка упал на кровать и у него текли слёзы.(из рассказов моей пробабушки) Теперь понятно почему,ведь он уже побывал но одной войне,а теперь другая!